– Фройляйн, нет никакой нужды в пустых разговорах. Чем меньше мы друг про друга знаем, тем лучше. Я очень благодарен за вашу заботу, но не могу поставить под угрозу выполнение задания.

– Какого еще задания? Какое задание может быть у летчика люфтваффе посреди зимы в горах Шварцвальда? Уверена, вы направлялись в другое место. И не сомневаюсь: как только поправитесь, вы отсюда сбежите. И это ваше право – пока речь не идет о моей безопасности.

– Я никогда бы вам не навредил. Тем более что я знаю…

– А вы не догадываетесь, зачем я подняла половицы?

Он не ответил.

– Для вас. Чтобы, когда придет гестапо, а это случится непременно, вы не лежали вот здесь, в постели.

– Фройляйн…

– Гестапо придет, – повторила она. – В городе я случайно встретила своего бывшего жениха, а он теперь капитан гестапо. Я ему про вас не говорила, но он придет, особенно если они ищут парашютиста.

Франка наклонилась над ним, опершись руками на край кровати.

– Я вам расскажу о себе, а потом – если по-прежнему будете утверждать, что служите в люфтваффе, – поухаживаю за вами еще несколько дней, а когда позволит погода – ковыляйте, куда хотите. Или доверьтесь мне – и я вам помогу.

Он ответил не сразу. Побледнел. Потянулся за стаканом с водой. Посмотрел на дыру в полу. Комната наполнялась молчанием.

– Я слушаю.

В 1933 году на приход к власти нового рейхсканцлера почти и внимания не обратили. Их уже много было, а улучшений что-то не наблюдалось. Жить стало совсем трудно. Мировой экономический кризис набирал обороты, и Германии приходилось хуже всех. В газетах писали, что пятнадцать миллионов немцев – двадцать процентов населения страны – живут за чертой бедности. Этого нового – Гитлера – считали выскочкой, клоуном. Его национал-социалистическая партия никогда не набирала больше тридцати семи процентов голосов, но президент назначил рейхсканцлером именно его. Так или иначе «австрийский капрал», как называли нового канцлера политические противники, долго не продержится, думали все. Вместе со своим коричневорубашечным сбродом он останется не у дел, когда республика покончит с распрями, ослабляющими внутренние политические силы. И потом, не всерьез же он обещал разгромить республику и выстроить все заново, отомстить за поражение Германии в мировой войне, избавить страну от евреев. Почти никто не придал значения опубликованному в газетах заявлению одного из его сподвижников: «Вы должны понимать, что происходящее в Германии – не простые перемены. Времена парламентаризма и демократии прошли. Началась другая эпоха».

В те же дни Франка узнала новые слова: «лимфома» и «метастазы» и впервые увидела, как плачет отец. Фреди ничего не понимал, и мама обнимала его крепко-крепко, и он улыбался ей своей прекрасной улыбкой. Мама их всегда подбадривала. Они и так уже многое пережили. Впереди – только хорошее. Она победит рак, и все будет прекрасно. Жизнь только начинается. Ей даже сорока нет. Неважно, что там доктора говорят. Вера поможет преодолеть все; так было, когда родился Фреди, да и потом тоже.

Опухоль разрасталась.

За несколько недель Гитлер укрепил свою власть. Были запрещены публичные выступления, собрания, свободная пресса – тем и кончился эксперимент с демократией и свободой. Граждане Германии отдали Гитлеру и его нацистам абсолютную власть и даже не пискнули. Люди не чувствовали гнета нового режима. Они не очень верили в плохо продуманную и малоэффективную демократическую систему. Дети стали ходить в школы с нацистскими нарукавными повязками, новое приветствие – вскинутая вверх рука и фраза «Хайль Гитлер» – сделалось символом преданности партии.

Людей охватил энтузиазм по отношению к вождю, который обещал вернуть Германии место среди главных держав мира. Франка тоже его испытала. И почти все ее знакомые ребята и девочки. Казалось, народ Германии стоит на пороге чего-то важного и удивительного. Национал-социалисты стали пользоваться общей поддержкой. Франка читала в газете, что приход Гитлера к власти приветствовало Объединение немецких евреев.

Очень скоро начались перемены. В городах и деревнях по всей стране поднимался новый правящий класс, полный решимости себя показать. Экипировавшись соответствующего цвета петлицами, членскими билетами и повязками со свастикой, эти прежде ничем не примечательные люди начали вовсю самоутверждаться. Бакалейщик Йозеф Дониц стал ходить на работу в форме штурмовика. Через несколько недель он возглавил местную администрацию, не утруждая никого проведением выборов. Старинный друг отца руководил пожарной командой – его оттеснил с должности молодой пожарный, про которого все знали, что он пьяница, зато он был член НСДАП. Люди, поступавшие на работу по рекомендации партии, с начальством не церемонились, а вот начальство к ним прислушивалось. Национал-социалисты просачивались на все уровни политической и общественной жизни и везде лезли вверх, словно грязная пена.

Упорство помогло матери преодолеть указанный доктором рубеж. Фраза «вам осталось полгода» для Сары означала одно: через год она придет к врачу, и пусть он подавится своими словами. Ей нужно было проводить время на воздухе, среди замечательной природы Черного леса. Отец Франки, Томас, купил у своего дяди Германа домик в горах. Томас приспособил дом для длительного проживания, а Франка с мамой навели в нем чистоту. Они прожили там почти все лето тридцать третьего года, наслаждаясь обществом друг друга. Франка уходила с подружками гулять в горы, а когда возвращалась, родители с братом сидели у домика, ее поджидая, – как приятно было на них смотреть! Теплыми летними вечерами, когда за домиком садилось солнце, и деревья купались в оранжево-красных лучах, и вкусные запахи с кухни смешивались с дымком отцовской трубки, всем казалось, что у них тут небольшой кусочек рая. А в конце этого замечательного лета Сара пообещала непременно дожить до следующего, и Фреди тогда радостно ее обнял. Франка и отец промолчали. Только один Фреди и поверил – и оказался прав.

Школа тоже изменилась. Нацисты стремились стать партией молодых. Первейшей их целью было контролировать молодежь и держать ее в повиновении. Вернувшись в город, Франка сразу увидела последствия национал-социалистического переворота. В каждом классе висел нацистский флаг, а вместо распятий на стенах появились портреты Гитлера – полубожества и вождя нации. Лицо человека, о котором всего год назад Франка ничего не знала, было теперь в каждой комнате. Книги, сочтенные вредными, изъяли из библиотеки, сложили во дворе стопками и сожгли. Франка спросила у библиотекарши, что именно сожгли, и узнала следующее: забрали все книги, в том числе и художественные, в которых высказывались либеральные идеи, книги, так или иначе наводившие на мысль, что каждый человек сам – а не фюрер за него – должен распоряжаться своей судьбой. Вскоре пустые стеллажи заполнились другими книгами – о том, как национал-социалисты спасли Германию от бездны, куда ее едва не ввергла Веймарская республика. Написаны они были примитивным языком, но никто из учителей не возмущался. Все они вступили в национал-социалистическую лигу учителей. Под давлением местной администрации и чтобы не потерять работу, они теперь внушали ученикам националистические идеи. Любимый учитель Франки герр Штигель был из тех немногих, кто пытался протестовать и заявил, что будет преподавать так же, как и при старой власти. Он продержался две недели, а потом пропал. Франка и еще несколько учеников пошли его навестить и нашли пустой дом. Больше его не видели. Нина Гесс потом хвалилась, что донесла на него местным партийным руководителям. В награду за преданность новому режиму она получила красную повязку и носила ее до конца учебного года.